Феномен китча

Подмена реальности искусственно смоделированным миром, населенным людьми-манекенами, оптимистическое благополучие финалов, тяга к пышности, декоративности, экзотичности – так принято описывать китч.

Как и старый китч, современный стремится к выключению героев из сферы обыденности, к показу “роскошной жизни”, которую ведут богачи, звезды кино и телевидения, персонажи полусвета. Для него тоже характерно подробное смакование мира вещей — интерьеров, мебели,  нарядов, драгоценностей, изысканных блюд, навязчивое повторение моральных прописей, столь любезных сердцу мещанина. И, наконец, смакование любовной и эротической тематики, сочетающей мелодраматизм и сентиментальность с откровенной непристойностью. Естественно, всем этим компонентам неокич придает видимость актуальности, таща в свои произведения, как сорока в гнездо, блестки новейших научных, технических, социальных и политических теорий, используя их, однако, примитивно и поверхностно.
Производители китча сейчас отчетливо поняли, что образность литературы и искусства в сочетании с широтой распространения с помощью средств массовой коммуникации сделали их мощнейшим оружием в борьбе за умы и сердца людей. В отличие от абстрактных теорий жизнеподобие, “натуральность”, понятность литературных, кинематографических, телевизионных китчевых произведений делают их доступными миллионам людей. Мнимая развлекательность книг, фильмов, передач такого рода способна замаскировать любую идею, заставить потребителей незаметно проглотить ее, как пилюлю в сахарной оболочке. Ту же роль теперь играет и все более “идеологизирующееся” прикладное искусство как за счет прямого включения нужных идей на те или иные покупаемые или рекламируемые вещи, так и за счет все большего привязывания индивида к обществу с помощью экспозиционных, пышных, зачастую ненужных, нефункциональных, но престижных предметов.
Что касается эстетики китча, то более чем за сто лет своего существования она, эта роль, конечно, тоже изменилась, хотя ее основы и остались незыблемыми. Речь здесь идет не о технических новшествах, а о возникновении в 50—60-е годы прошлого века новых психологических предпосылок в сфере восприятия искусства. Прекрасное ассоциируется с реалистическим искусством, которое современные художники отвергают. Концепция прекрасного всегда носит оценочный характер, а современная эстетика стремится избегать оценок, так как они субъективны. Как бы ни были субъективны те или иные оценки, как бы ни разнились вкусы, существуют, однако, и объективные критерии. Отвергнув их, можно с легкостью популяризировать безобразное.

Для неокитча характерна судорожная погоня за все новыми и новыми модными приманками, способными взбудоражить пресыщенное сознание обывателя, и появляется невиданное ранее изображение фаллоса (именно такое произведение не так давно красовалось в центре Санкт- Петербурга на одном из мостов культурной столицы). Или дается подробное описание половой связи героя с животным и прочее и прочее.
Возникают такие “аттракционы” еще и потому, что эстетика китча противоречит одному из главных положений, обязательных для подлинного искусства, — принципу художественной необходимости, логике творческого процесса, которая сродни формуле Родена: беру кусок мрамора и отсекаю все лишнее. Китч не может руководствоваться этим принципом, ибо тогда он обнаружит свою пустоту, слишком наглядно продемонстрирует, что никакой глыбы мрамора у него просто нет, а пользуется он ее бутафорской имитацией из папье-маше. Поэтому происходит обратное — наращивание необязательного, ненужного. Это относится и к прикладному китчу с его нарочитой не функциональностью, и к литературному, и к кинематографическому.
Пустота содержания маскируется; создается за счет гипертрофии чувств, неестественности ситуаций, бесстыдной обнаженности сокровенного, антифункционального моделирования. Все это — система ложной оригинальности.
Давным-давно Альфред Хичкок снял один из лучших своих фильмов, “Психо”. Исходным материалом для сценария послужило расследование зверских убийств, совершенных за три года до этого на одной из уединенных ферм. Это страшная картина, хотя в ней и нет ни одной кровавой сцены. Режиссера интересовало другое — исследование психопатологии убийцы, обнажение тайников его подсознания, корней его мании. И он сделал это настолько убедительно, что страшное обозначалось как логически необходимое. Оно было художественно оправданно.
Современная же тенденция — любой ценой разнообразить шоковые аттракционы, связанные с насилием, — лежит и в основе все усиливающегося в последние годы увлечения экзотикой.